Тезисы 

круглого стола«Рецепция Первой мировой войны в творчестве писателей 1914–1918 гг. – трансформация представлений»

6 ноября 2024 г., ИМЛИ РАН

(при поддержке гранта Российского научного фонда № 23-28-01239 «От факта к художественному образу – осмысление Первой мировой войны в творчестве прозаиков и поэтов – А.Н. Толстого, Н.С. Гумилева, С.А. Есенина, В.В. Маяковского, И.Э. Бабеля»)

 

Воронцова Г.Н. (ИМЛИ РАН)

 

ОБ ИТОГАХ И ПЕРСПЕКТИВАХ РАБОТЫ ПО ТЕМЕ ПРОЕКТА «ОТ ФАКТА К ХУДОЖЕСТВЕННОМУ ОБРАЗУ — ОСМЫСЛЕНИЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ В ТВОРЧЕСТВЕ А.Н. ТОЛСТОГО, Н.С. ГУМИЛЕВА, С.А. ЕСЕНИНА, В.В. МАЯКОВСКОГО, И.Э. БАБЕЛЯ»[1]

 

Работа по проекту в той его части, которая касалась жизни и творчества Алексея Николаевича Толстого, имела несколько направлений. Одно из них было непосредственно связано с темой проекта. Полученные в границах исследования научные результаты нашли отражение в докладах «Публицистика А.Н. Толстого периода Первой мировой войны и художественная проза писателя (к постановке проблемы)» и «Толстой и Первая мировая война: эволюция восприятия в художественном осмыслении», а также в статье «Произведения Толстого 1914–1917 гг.: от публицистического высказывания к художественному образу», где установлена и проанализирована взаимосвязь целого ряда разных по жанру произведений писателя, созданных в период Первой мировой войны и объединенных общей темой. Параллельно с основной разрабатывалась тема восприятия современниками военной прозы Толстого, как публицистической, так и художественной. Впервые были собраны все известные критические отклики на военные очерки писателя, написанные в 1914−1915 гг. и составившие шестой том Сочинений Толстого, которое выходило в это время в Книгоиздательстве писателей в Москве. Было выявлено, что тексты писателя провоцировали авторов критических статей на собственные размышления о происходивших в стране событиях и их отражении в современной литературе, став таким образом своего рода точкой отсчета разговора о войне, постепенно приобретавшей характер мирового бедствия. В процессе предпринятых в рамках проекта разысканий был установлен малоизвестный текст Толстого — предисловие к первому выпуску периодического издания «Великая война в образах и картинах» (Москва, осень 1914 г.). Издание выходило под редакцией И.И. Лазаревского, историка искусства, издателя и коллекционера. Более всего предисловие перекликалось с двумя другими статьями писателя того же периода: «Трагический дух и ненавистники» и ее второй редакцией под названием «Отечество». Перспективы дальнейшей работы по теме проекта могут быть связаны с републикацией военных очерков писателя, которые после 1916 г. при его жизни больше не переиздавались, по крайней мере, по двум причинам. Во-первых, их идеологическая составляющая не совпадала с официальной оценкой Первой мировой войны советской исторической наукой. Во-вторых, сам Толстой пересмотрел свое отношение к военным действиям, что нашло отражение в написанном еще в эмиграции в 1919−1921 гг. романе «Хождение по мукам». 

 

Филатов А.В. (ИМЛИ РАН, МГУ)

 

ЭВОЛЮЦИЯ ОТНОШЕНИЯ Н.С. ГУМИЛЕВА К ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ 

(НА МАТЕРИАЛЕ ПИСЕМ И СТИХОТВОРЕНИЙ «ВОЕННОГО ЦИКЛА»)[2]

 

    

В докладе рассматривалась эволюция отношения Н.С. Гумилева к Первой мировой войне, отразившаяся в его письмах к друзьям и близким, а также в стихотворениях военной тематики. Как известно, лидер акмеистов был непосредственным участником военных событий. Решение отправиться на фронт было вызвано как общим патриотическим подъемом в стране, так и жизнетворческой стратегией поэта, лирический герой которого уже в раннем творчестве часто выступал под масками рыцаря и путешественника. Однако из письма М.Л. Лозинскому, отправленного из действующей армии в январе 1915 г. («…в жизни пока у меня три заслуги – мои стихи, мои путешествия и эта война. Из них последнюю, которую я ценю меньше всего, с досадной настойчивостью муссирует все, что есть лучшего в Петербурге»), можно заключить, что Гумилева довольно скоро стала тяготить репутация поэта-воина, резко укрепившаяся под влиянием актуальных событий. Знаменателен тот факт, что наиболее известные стихотворения «военного цикла» («Наступление», «Война, «Смерть» и др.) были созданы им в октябре–декабре 1914 г., т.е. в первые месяцы войны, когда патриотические настроения и оптимистические надежды на скорую победу, которые Гумилев явно разделял, были достаточно сильны. Однако уже в начале 1916 г. поэт создает стихотворение «Второй год», говорящее об изменении отношения к войне. Примечательно, что оно не переиздавалось Гумилевым при жизни, а потому не было широко известно среди современников. Здесь образ войны совершенно иной – это уже не святое дело, а неподвластная человеку злая стихия: «И год второй к концу склоняется, / Но так же реют знамена, / И так же буйно издевается / Над нашей мудростью война». Известно, что у стихотворения было два варианта финала. Первый – оставшийся неопубликованным и, видимо, более ранний – вполне согласовывался с пафосом ранней военной лирики, второй (итоговый) – напротив, снимает все рассуждения о завершении войны как несущественные: «Не все ль равно? Пусть время катится, / Мы поняли тебя, земля! / Ты только хмурая привратница / У входа в Божии Поля». Такой же несущественной оказывается в нем и вся земная жизнь, поскольку она – только преддверие жизни вечной, к которой теперь устремлены мысли лирического героя.

В итоге можно утверждать, что отношение Гумилева к Первой мировой войне не было постоянным и переживало эволюцию. «От активного участия в боевых действиях» поэт двигался «к постепенному добровольному отходу от войны», что находит подтверждение как в его биографии, так и в творчестве. При этом Гумилев явно не хотел разрушать сложившийся репутационный образ офицера, уверенного в высокой цели своего дела, поэтому не переиздавал наиболее «проблемные» стихотворения военной тематики, которые демонстрируют изменение его отношений к Первой мировой войне. Подобное решение говорит о стремлении Гумилева переключить внимание современников с этих произведений на другие, более соответствующие ценностным ориентациям его ранней лирики. Как писала Ахматова, «разочарование в войне Гумилев тоже перенес, и очень горькое, <…> но потом (1921 г.) он, вспоминая, любил себя солдатом».

 

Николаева А.А.  (ИМЛИ РАН)

 

ОБЗОР С.А. ЕСЕНИНА «ЯРОСЛАВНЫ ПЛАЧУТ» В ЛИТЕРАТУРНО-КРИТИЧЕСКИМ КОНТЕКСТЕ ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ[3]

  

В годы Первой мировой войны (1914–1918) наряду с художественными произведениями в периодике появляется большое количество литературно-критических обзоров военной лирики (например, цикл статей Е. Колтоновской «Литература и война»), созданных в т. ч. поэтами: В.Я. Брюсовым, З.Н. Гиппиус, М.А. Волошиным и др. В это же время возникает феномен русской женской лирики, которая также находилась во внимании критики военных лет. Так, в начале 1915 г. в журнале «Аполлон» вышла статья Г. Иванова «Военные стихи» (Пг., 1915, № 1, с. 58–62), где автор обращался к анализу «нередко милых, но каких-то не настоящих военныхстихов наших поэтесс (за исключением Анны Ахматовой)»[4] и не дал высокой оценки военной лирике М.Л. Моравской, П.С. Соловьевой, Л.Н. Столицы. В этом же году в журнале «Женская жизнь» (М., 1915, № 4, с. 14) под ошибочной подписью «Сергей Есетин» была опубликована первая литературно-критическая статья С.А. Есенина «Ярославны плачут», которая посвящена типологии и сопоставительному анализу женской военной лирики, опубликованной в московской и петроградской периодике в сентябре–ноябре 1914 г. Есенин-критик выделял поэзию «плача и молитвы», которой соответствует образ Ярославны из «Слова о полку Игореве», и поэзию «призыва» — ее авторы сопоставлялись с Жанной д’Арк. К первому типу поэт относил творчество Зинаиды X (псевд.)., Т.Л. Щепкиной-Куперник, Белогорской, чьи произведения посвящены горькой доле возлюбленных, жен и матерей ушедших на фронт бойцов, ко второму — лирику Л.Н. Столицы, М.Г. Трубецкой, Е.Ф. Хмельницкой, поэзия которых пронизана верой в грядущую победу. 

Авторская точка зрения выражена в финале статьи-обзора: «Нам одинаково нужны Жанны д’Арк и Ярославны. Как те прекрасны со своим знаменем, так и эти со своими слезами»^[5]. Тем не менее, в лирике Есенина 1914 г., созданной в связи с военными событиями, в т. ч. в несохранившейся поэме «Галки», важными являются мотивы слез, страданий и поминовения, а стихотворения «Узоры» и «Молитва матери» посвящены несчастной доле женщин (невесты и матери), чьи близкие погибли на фронте. Данные факты, а также заглавие обзора, позволяют сделать вывод о близости Есенину поэзии «плачущих Ярославен».

 

Михаленко Н.В. (ИМЛИ РАН) 

«ПЕРЕОСМЫСЛЕНИЕ РЕЛИГИОЗНЫХ КУЛЬТОВ И ТЕУРГИЧЕСКАЯ ЭСТЕТИКА В ПОЭМЕ “ВОЙНА И МИР” МАЯКОВСКОГО»[6]

В поэме «Война и мир» наиболее полно отразилось осмысление Маяковским событий Первой мировой войны. Трансформируя библейскую и евангельскую историю, апокалиптический миф, он создал свое учение о Человекобоге, способном посредством теургии преобразить мировое устройство. Построенная на контрасте (ужасы войны – мирное райское существование), поэма провозглашает бессмысленность войны и важность сохранения жизни каждого человека: «Единственный человечий, / средь воя, / средь визга, / голос / подъемлю днесь». Аккумулируя муки воюющих, герой принимает на себя их страдания, трансформируя их в поэтическое творчество: «Боль берешь, / растишь и растишь ее: / всеми пиками истыканная грудь, / всеми газами свороченное лицо, / всеми артиллериями громимая цитадель головы – / каждое мое четверостишие». В конце поэмы теургическая сила творчества способна преобразить картины войны и разрушения в образ всеобщего спасения и воскрешения во плоти.

Образ максимальной катастрофичности войны («В гниющем вагоне / на сорок человек – / четыре ноги») в финале поэмы разрешается видением воскрешения во плоти: «Было ль, / чтоб срезанные ноги / искали б / хозяев, / оборванные головы звали по имени?». Вероятно, картина восстания из мертвых, единства людей и природы связана с влиянием на Маяковского идей Н.Ф. Федорова, с которыми он мог быть опосредованно знаком по рассказам и работам художника В. Чекрыгина, которого он знал по времени обучения в Училище живописи, ваяния и зодчества.

Как отмечал Д.Ю. Шалков, в своем творчестве Маяковский «перекодировал ветхозаветные, евангельские и апокалиптические мирообразы в мифологемы общечеловеческого порядка, органично вписывающиеся в философско-эстетический и ассоциативно-метафорический гипертекст Серебряного века»[7].

 

Кнорре Е.Ю. (ИМЛИ РАН, ПСТГУ) 

 

«ПЕРЕД НИМИ БЫЛА ЗАВЕСА, А Я ЗАГЛЯНУЛ ТУДА»: СНЫ О ПОДЛИННОМ МИРЕ В ДНЕВНИКАХ М.М. ПРИШВИНА ПЕРИОДА ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ»

 

В дневниках М.М. Пришвина наряду с размышлениями о войне присутствует также опыт погружения в военные будни, зафиксированный в дневниковых записях о войне, в публицистике и художественных прозе. 

Непосредственному изображению войны посвящены дневниковые записи М.М. Пришвина 1915–1916 гг., которые представляют собой дневник военного корреспондента, сделанный во время двух поездок на фронт: с 24 сентября по 18 октября 1914 г., с 15 февраля по 15 марта 1915 г. Это особый жанр, в котором корреспондент играет роль проводника, приближающего тыловое ощущение войны к восприятию войны на фронте. Дневниковые заметки становятся также основой и двух газетных очерков:  «На братскую линию» (1914)[8], «Отзвуки боя» (1915)[9]. Опыт путешествия отражен также и в очерке «В Августовских лесах (Отзвуки войны)» (1915), а также в оформившемся позже цикле очерков «Слепая Голгофа».

Патриотическому подъему тыла противостоит реализм писателей, выявляющих правду войны. Как отмечает В.В. Полонский, «там, где военный опыт не ограничивался внешними идеологическими декларациями, а уходил вглубь, определяя пути трагического осмысления реальности на уровне надрывного мирочувствия и рожденного им стиля, тогда, когда, по выражению В. Маяковского, литератор писал не столько “о войне”, сколько “войной”, русская литература оказывалась способной на истинные художественные обретения»[10]. Посреди войны появляется то, что Илья Эренбург называет «уютом на лобном месте»[11], тем очагом спасения, который в безысходной ситуации человек смог создать, благодаря духовному усилию веры. Пришвин также может быть отнесен к писателям, «пишущим войной», видевшим войну изнутри: в своих дневниках он не только описывает «правду войны», страдания людей и животных, но показывает и духовное противостояние человека войне как таковой, побеждающее саму суть войны – в творчестве мира[12].

Вслед за авторами «Вех» Пришвин противопоставляет внешний путь социально-политических преобразований пути внутреннему. Мотив пути «за черту в сердце»[13], сквозь «мозолистую стену» годов появится в годы Первой мировой войны в теме пути к «братской линии», открывающейся за «завесой» вражды. 

Метафора войны-театра реализуется в дневниках военного корреспондента в образе ширмы-«завесы», за которой скрывается правда войны: «Какая-то граница черной ширмою видна перед собой: какая-то часть уходит, какая-то приходит, передвигается [военный] театр <...> все время кажется, что никто настоящего [смысла] и знать не может»[14]. 

Таким образом, организующим пространство дневников военного времени становится мотив двоемирия с аллюзией к платоновскому мифу о пещере. Есть видимый мир – но он ширма, за которой скрыт подлинный мир. Этот подлинный мир открывается в отдельных прозрениях героев дневника, истории которых наблюдает автор-корреспондент на войне, его миссия как военного корреспондента – донести эту правду войны для тыла. Подлинный мир открывается во снах и во время бессонницы автора дневника (размышления о повседневной сущности войны, разговор с матерью во сне, открывший неожиданную рифму-прозрение: «война» – «дележ имения» – «дележ всей земли»[15]).

Экзистенциальное прочтение «текста войны» открывает сакральное измерение пространства – движение от рефлексирующего тыла к братской линии. Пришвин изображает ситуации преодоления смятения и страха, подавляющей силы войны. Путь преодоления осмысляется им в оптике христианского персонализма как путь от смятенного малого «я», страдающего и переживающего ужас утраты, – к образу нового человека, сострадающего другому, видящего себя как часть общего со всеми мира. Пришвин противопоставляет рефлексирующий тыл «мира», где люди делят друг друга на «своих» и «чужих», и пространство «войны», «отрицательного откровения Cофии» – богочеловечества[16]. Второе пространство – пространство человечности – открывается в пути корреспондента к «братской линии». Путь от рефлексии к братскому ощущению мира осмысляется как переход границы – открытие «завесы бытия»[17]: «Потом, вернувшись в тыл, я долго не мог помириться с настроением тыловых людей, в большинстве случаев рассуждающих о какой-нибудь частности; перед ними была завеса, а я заглянул туда»[18]. 

 

 

Пахомова Л.С. (НИУ ВШЭ – Нижний Новгород)

ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ТЕКСТ КАК СПОСОБ ОСМЫСЛЕНИЯ ЛИЧНОГО ВОЕННОГО ОПЫТА (НА МАТЕРИАЛЕ СБОРНИКОВ ГОЛУБЧИКА-ГОСТОВА«ФОЛЬКЛОРИСТЫ» (1922) И «ТЕМЫ» (1924))

Данный доклад посвящен воплощению опыта участия в Первой мировой войне в текстах поэтических сборников маргинального поэта Голубчика-Гостова (Льва Михайловича Гольденова).

В первую очередь внимание сфокусировано на восстановлении конкретных биографических событий, не нашедших документального подтверждения, но отраженных в образах и сюжетах стихотворений поэта. Отмечено, что в художественном мире Голубчика-Гостова с Первой мировой войной связаны два ключевых события: наступление в Люблинском направлении, предположительно, в ходе Галицийской операции, и попадание в плен с последующим пребыванием в трудовом лагере для военнопленных. На первое событие указывают возникающие в стихотворениях топонимы, позволяющие хронологически выстроить маршрут наступления русских войск.

В ходе анализа способов реализации темы плена был очерчен круг повторяющихся в ряде текстов образов (горы, звезда, башня с красной крышей), вероятно, характерных для трудового лагеря, в котором находился поэт, и позволяющих приблизительно определить его местоположение.

Помимо связи с биографическими событиями, в качестве претекста к военным стихотворениям отмечен также роман Л.Н. Толстого «Война и мир», послуживший как источником псевдонима автора, так и ориентиром в стилистических аспектах изображения войны, приведены внутритекстовые параллели. Обобщенный способ рецепции из художественных произведений в текстах Голубчика-Гостова осмыслен как поэтикообразующий.

 

Барышникова Л.А.  (Нижний Новгород, НИУ ВШЭ)

 

ОСМЫСЛЕНИЕ ОПЫТА ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ В ПОЭЗИИ И ПРОЗЕ Н.С. ТИХОНОВА

 

Военная тема в творчестве Н.С. Тихонова (1896—1979), очевидца и участника четырех войн, представлена в целом ряде текстов. Особое место занимают произведения, в которых осмысляются события Первой мировой войны.

Лирический цикл «Жизнь под звездами (Из походной тетради)» (1916—1917) автор атрибутировал как способ переживания травмирующего опыта: «Они [стихи — Л. Б.] были нужны мне, как разговор с самим собой вслух»[19]. Состояние мира во время войны в цикле — пограничное. Лирический герой в этом пространстве не может ни жить, ни умереть: «И не можем до конца согреться / Или до конца окаменеть»[20]. Подобное положение ярко отражено в тексте «Раненый», где человек испытывает нестерпимые муки и никак не может получить избавление. Жестокая и безыдейная Первая мировая война лишила поколение Тихонова юности: «Я бросил юность в век железный, / В арены бойни мировой»^[21].

Далее события 1914—1918 гг. осмыслялись автором в прозе. В сборнике рассказов для юношества «Военные кони» (1927), в создании которого, вероятно, немаловажную роль сыграла «Конармия» (1922—1937) И. Бабеля, война — не ужасающая кровавая борьба, а фон для армейских бытовых зарисовок. Обращение к минувшим событиям, как нам кажется, также связано с отраженной в названии поэтического сборника Тихонова «Поиски героя» (1927) установкой. В истории Первой мировой войны, изначально войны без победителя, героя не обнаруживается, потому что он не может существовать вне героического модуса. 

В рассказе «Шары» (1932) события показаны ретроспективно: повествователь вспоминает о времени, когда он принимал участие в сражениях на территории Латвии. Война, сильно сократившая молодость рассказчика, отображена не просто как болезненное прошлое, но и как время, к которому можно обратиться с чувством ностальгии. Рассказы «Легкий завтрак» (1934) и «Вилла „Мечта“» (1934) объединены представлением о бессмысленности, варварстве и цинизме войны. Человеческая жизнь в «Легком завтраке» — цифра в списке и развлечение для жестокого командира. 

В повести «Война» (1931), согласно авторскому декларативному предисловию, Тихонов пытается разработать новую литературную форму для описания истории войн. Главными героями становятся как ответственные за газовые и огнеметные атаки, так и погибшие от рук «дурного государственного глаза»[22] жители Германской империи. «Война» отражает ощущение, что совсем скоро грядет еще одна катастрофа: Первая мировая война, которая продолжилась Гражданской войной, не была окончена. 

 

---

[1] Исследование выполнено в Институте мировой литературы им. А.М. Горького РАН за счет гранта Российского научного фонда № 23-28-01239 «От факта к художественному образу — осмысление Первой мировой войны в творчестве прозаиков и поэтов — А.Н. Толстого, Н.С. Гумилева, С.А. Есенина, В.В. Маяковского, И.Э. Бабеля»,  https://rscf.ru/project/23-28-01239/.

[2] Исследование выполнено в Институте мировой литературы им. А.М. Горького РАН за счет гранта Российского научного фонда № 23-28-01239 «От факта к художественному образу — осмысление Первой мировой войны в творчестве прозаиков и поэтов — А.Н. Толстого, Н.С. Гумилева, С.А. Есенина, В.В. Маяковского, И.Э. Бабеля»,  https://rscf.ru/project/23-28-01239/.

[3]Исследование выполнено в Институте мировой литературы им. А.М. Горького РАН за счет гранта Российского научного фонда № 23-28-01239 «От факта к художественному образу — осмысление Первой мировой войны в творчестве прозаиков и поэтов — А.Н. Толстого, Н.С. Гумилева, С.А. Есенина, В.В. Маяковского, И.Э. Бабеля»,  https://rscf.ru/project/23-28-01239/. 

[4]Иванов Г.В. Военные стихи // Аполлон. Пг., 1915. № 1. С. 60.

[5]Есенин С.А. Ярославны плачут // Есенин С.А. Полн. собр. соч.: В 7 т. (9 кн.) / Ин-т мировой лит. РАН / Гл. ред. Ю.Л. Прокушев. Т. 5 / Сост. и комм.: А.Н. Захаров, С.П. Кошечкин, Е.А. Самоделова, С.И. Субботин, Н.Г. Юсов. М.: Наука; Голос, 1997. С. 179.

[6] Исследование выполнено в Институте мировой литературы им. А.М. Горького РАН за счет гранта Российского научного фонда № 23-28-01239 «От факта к художественному образу — осмысление Первой мировой войны в творчестве прозаиков и поэтов — А.Н. Толстого, Н.С. Гумилева, С.А. Есенина, В.В. Маяковского, И.Э. Бабеля»,  https://rscf.ru/project/23-28-01239/.

[7] Шалков Д.Ю. Библейские мотивы и образы в творчестве В.В. Маяковского 1912–1918 годов: автореферат дис. ... кандидата филологических наук. Ставрополь, 2008. С. 3.

[8] Пришвин М.М. Цвет и крест. Неизвестные произведения 1906–1924 годов. СПб.: Росток, 2004. С. 466–478. 

[9] Там же. С. 478–481.

[10] Полонский В.В. Предисловие // Политика и поэтика: русская литература в историко-культурном контексте Первой мировой войны. Публикации, исследования и материалы. М.: ИМЛИ РАН, 2014. С. 9.

[11] Характеризуя литературу военного времени, В. Полонский пишет о семантической доминанте, сущность которой – «экзистенциализация сакрального, его одомашнивание, рожденное тем, что Илья Эренбург в книге “Лик войны” назвал “новым бытом и новым уютом на лобном месте” <...> обыденность жертвенного крестоношения, прирученность смерти знаменуют путь к обретению абсолютной свободы на глубине последнего самоотречения — ужас происходящего парадоксально чреват именно этим» // Полонский В.В. «Уют на лобном месте»: Первая мировая война в поэтико-идеологических отражениях литературы русского модернизма // Политика и поэтика: русская литература в историко-культурном контексте Первой мировой войны. Публикации, исследования и материалы. М.: ИМЛИ РАН, 2014. С. 705.

[12] Кнорре Е.Ю. Сюжет «пути в Невидимый град» в дневниках М.М. Пришвина 1900–1930-х гг. Дисс. на соискание степ. канд. филол. наук по специальности 10.01.01. ИМЛИ РАН, 2019. С. 103.

[13] Пришвин М.М. Собр. соч.: В 8 т. М.: Художественная литература, 1982. Т. 1. С. 398.

[14] Пришвин М.М. Дневники 1914–1917 гг. СПб., 2007. С. 158.

[15] Кнорре Е.Ю «Делили имение во время войны»: традиции Л.Н. Толстого в усадебном тексте XX века // Два века русской классики. 2023. Т. 5. № 3. С. 164–201. https://doi.org/10.22455/2686-7494-2023-5-3-164-201.

[16] Кнорре Е.Ю. Война как отрицательное откровение: Грааль М. Пришвина и С. Булгакова. Вестник РГГУ Серия «Философия. Социология. Искусствоведение». 2021;(4):44-60. https://doi.org/10.28995/2073-6401-2021-4-44-60

[17] Пришвин М.М. Дневники 1914–1917 гг. СПб., 2007. С. 580.

[18] Пришвин М.М. Дневники 1914–1917 гг. СПб., 2007.  С. 138.

[19] Тихонов Н.С. Вместо предисловия (Автобиография) // Стихотворения и поэмы. Сост. В.А. Шошина. Л., 1981. С. 48.

[20] Тихонов Н.С. Почему душа не под копытами // Избранные произведения: В 2 т. Т. 1. М., 1955. С. 26.

[21] Тихонов Н.С. Дозор на побережье // Избранные произведения: В 2 т. Т. 1. С. 20.

[22] Тихонов Н.С. Война. Л., 1933. С. 31.