1 октября 2024 в ИМЛИ РАН прошел круглый стол «Целостность / фрагментарность: эстетика Л.Н. Толстого в философской критике и теории литературы первой трети ХХ в.»,на котором участники проекта Н.Н. Смирнова и В.С. Сергеева представили результаты исследований по гранту Российского научного фонда, проект № 23-28-00450 «Целостность / фрагментарность: эстетика Л.Н. Толстого в философской критике и теории литературы первой трети ХХ в.», https://rscf.ru/project/23-28-00450/.

 

Н.Н. Смирнова (ИМЛИ РАН)

 

Вступительное слово об итогах выполнения проекта и перспективах новых исследований. Эстетика Л.Н. Толстого и ее влияние на философскую критику и теорию литературы первой трети ХХ в.

Научный доклад подготовлен при финансовой поддержке Российского научного фонда, проект № 23-28-00450 «Целостность / фрагментарность: эстетика Л.Н. Толстого в философской критике и теории литературы первой трети ХХ в.», https://rscf.ru/project/23-28-00450/.

               

              Во вступительном слове руководитель Н.Н. Смирнова отметила основные итоги реализации проекта. 

              Проект «Целостность / фрагментарность: эстетика Л.Н. Толстого в философской критике и теории литературы первой трети ХХ в.» открывает новое направление в изучении этапов освоения эстетических идей Л.Н. Толстого. Эстетика Толстого рассматривается в рецепции философской критики и теории литературы первой трети ХХ в. с точки зрения целостности / фрагментарности как одной из важнейших оппозиций культуры данного периода. Эстетические искания Л.Н. Толстого – выработка нового модуса повествования, в том числе и с учетом эволюционирующих представлений писателя о сути искусства – стали также и средоточием теоретических поисков первой трети ХХ в. Противопоставление эстетики «большой формы» романа и фрагментированного повествования становится отправной точкой развития новых идей и концепций в теории.

               Поиски нового модуса повествования, равно как и нового языка наук о культуре первой трети ХХ в. были связаны и с сильным влиянием толстовских идей (в частности, не только Толстого-художника, но и исследователя); здесь существенно изучение как первичного восприятия, так и последующих интерпретаций толстовской эстетики, значительно предопределивших дальнейшее развитие теоретической мысли в России и за рубежом. Именно это с разных позиций было показано в итоговых работах участников проекта.

               Основной акцент в исследовании был сделан на смене исторической перспективы от собственно хорошо изученных вопросов восприятия эстетических идей Толстого в эпоху символизма, авангарда и марксизма к поискам нового модуса повествования и языка наук о культуре в свете формирования нового представления о целостности/фрагментарности, обновления жанра очерка на рубеже XIX-XX вв. и в первой трети ХХ в. – период развития отечественной теории литературы, когда фрагментарные и эссеистические формы входят в научный дискурс в том числе и опосредованно через эстетические экспликации позднего Л.Н. Толстого. 

              В дальнейшем можно расширять горизонты исследований, включая в них новые на каждом историческом этапе виды рецепции толстовских идей, отмечая традиции влияния, через которые эти рецепции становятся возможными.

              Особый предмет большого исследования – проследить историческую динамику обращения к толстовским темам и идеям в ХХ – первой четверти XXI в.

              Также интересно было бы изучить, как одни и те же темы трактуются Толстым и его интерпретаторами.

               Сведения об авторе: Смирнова Наталья Николаева — д.ф.н., с.н.с. Отдела теории литературы ИМЛИ РАН; e-mail: nnsmirnova@mail.ru.

Н.Н. Смирнова (ИМЛИ РАН)

 

Сцепления, остранение, фрагмент: ключевые слова теории в свете восприятия эстетики Л.Н. Толстого

Научный доклад подготовлен при финансовой поддержке Российского научного фонда, проект № 23-28-00450 «Целостность / фрагментарность: эстетика Л.Н. Толстого в философской критике и теории литературы первой трети ХХ в.», https://rscf.ru/project/23-28-00450/.

                В докладе было показано влияние толстовской мысли на формирование тезауруса теории литературы первой трети ХХ в. ‘Сцепления’, ‘остранение’, ‘фрагмент’ – ключевые слова (А.В. Михайлов) этого периода выработки нового языка теории и фрагментарного дискурса, в частности, у В.Б. Шкловского, усвоившего стиль письма «вне всякой формы» позднего Л.Н. Толстого.

                Остраняющее и фрагментирующее чтение Толстого Шкловским во многом предопределило последующее восприятие толстовских идей и текстов.

                В частности, в истории восприятия толстовских «сцеплений» можно выделить два наиболее ярких направления мысли: интуитивизм Гершензона и формальный метод Шкловского. В первом случае сцепление обеспечивает нахождение образа-посредника как проводника между субъективностью автора и толкователя; во втором – технику «связывания действий», эффектом которой становится тот или иной тип субъективности.

                В кардинально противоположных случаях толкования роли толстовских сцеплений, на абсолютно несходных методологических основаниях, и у М.О. Гершензона и у В.Б. Шкловского мысль Толстого, взятая в том же объеме, подводит итог столь различным рассуждениям и обосновывает столь различные исследовательские принципы. 

                Между интуитивизмом «искусства медленного чтения» Гершензона и концепцией искусства как приема Шкловского проходит водораздел, за которым поначалу почти незаметно утрачивается личностное измерение в творчестве: и литература и теория ориентируются на технику и прием как проанализированные закономерности, в которых сцепления понимаются уже почти механически, как принцип циклизации или монтажная склейка, функцией которых определяется персонажный тип (а в последующем развитии структурных методов – и определенный тип автора и читателя). Это необратимое движение к «механизации» восприятия и творчества в течение первой трети ХХ в. было отмечено В. Вейдле. 

                Вместе с тем исследователи до сих пор чаще обращаются к идее сцеплений через интерпретацию Шкловского, что неизбежно создает искажения в представлении эстетики Толстого.

Литература

Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений: в 90 т. М.: Худож. лит., 1928–1958. 

Вейдле В. Умирание искусства / Сост. и авт. послесл. В.М. Толмачёв. М.: Республика, 2001.

Гершензон М.О. Видение поэта. М.: 2-я Тип. Лит. М.Г.С.Н.Х., 1919.

Михайлов А.В. Несколько тезисов о теории литературы [Стенограмма доклада…]; Несколько тезисов о теории литературы [Публикация рукописи] // Литературоведение как проблема / Под ред. Т.А. Касаткиной, Е.Г. Местергази. М.: Наследие, 2001. С. 201-223, 224-279.

Смирнова Н.Н. Фрагмент и незавершаемое произведение: замысел, чтение. М.: Канон+ РООИ «Реабилитация», 2023.

Смирнова Н.Н. История “сцеплений”: от “Видения поэта” М.О. Гершензона до “Умирания искусства” В. Вейдле // Известия Российской академии наук. Серия литературы и языка. Том. 82. №3. 2023. С. 5-13. 

Смирнова Н.Н. [Рец. на кн.:] А.Л. Налепин. Аксиомы фольклорного опыта в трудах русских мыслителей первой трети ХХ века (В.В. Розанов, П.А. Флоренский, Е.Н. Трубецкой, Б.П. Вышеславцев, И.А. Ильин, А.А. Вановский). М.: ИМЛИ РАН, 2022. 368 с. // Вопросы литературы. 2024. №2. С. 190-195. 

Смирнова Н.Н. Фрагментация и остранение как процесс: В.Б. Шкловский перечитывает Л.Н. Толстого // Два века русской классики. 2024. Т. 6, № 2. С. 66–81. 

Смирнова Н.Н. Зримое и телесное как невыразимое (Федоров – Толстой – Шестов – Розанов – Шкловский) // Соловьевские исследования. №2 (82). 2024. С. 35–44. 

Смирнова Н.Н. Любовь и форма: идеи Л. Н. Толстого в творческом осмыслении М. О. Гершензона // Два века русской классики. 2024. Т. 6, № 4. (в печати).

Шкловский В. Искусство как прием //  Сборники по теории поэтического языка. Вып. II. Пг. 1917. С. 3-14.

Шкловский В. Связь приемов сюжетосложения с общими приемами стиля // Поэтика. Сборники по теории поэтического языка. Пг.: 18-я Государственная типография, 1919. С. 115-150.

 

                  Сведения об авторе: Смирнова Наталья Николаева — д.ф.н., с.н.с. Отдела теории литературы ИМЛИ РАН; e-mail: nnsmirnova@mail.ru.

В.С. Сергеева (ИМЛИ РАН)

 

«Толстой британский» и «Толстой американский»

Научный доклад подготовлен при финансовой поддержке Российского научного фонда, проект № 23-28-00450 «Целостность / фрагментарность: эстетика Л.Н. Толстого в философской критике и теории литературы первой трети ХХ в.», https://rscf.ru/project/23-28-00450/.

                Доклад В.С. Сергеевой посвящен англоязычной (британской и американской) рецепции творчества Л.Н. Толстого на рубеже 19-20 вв. Рассматривались проблемы перевода (выбор переводчиками различных стратегий, комментирование текста, включение реалий и т.д.), рецепции (в связи с политическими, социальными, культурными особенностями Британии и США), включения книг Толстого в читательский обиход за рубежом, в частности его восприятие на фоне французского натурализма. Критические обзоры и статьи, посвященные творчеству Толстого, помогают понять, как складывалась борьба мнений вокруг великого русского писателя, ставшего символом реализма, и какие требования предъявляла к нему британская и американская аудитория.

Литература

Сергеева В.С. Творчество Л.Н. Толстого в британской рецепции в контексте «русского бума» начала ХХ века // Studia Litterarum, 2023, № 4. С. 88-107.

Сергеева В.С. Толстой американский и Толстой британский: рецепция конца XIX — начала ХХ вв. // Литература двух Америк. 2024. № 16. С. 209–227.

 

                  Сведения об авторе: Сергеева Валентина Сергеевна - к.ф.н., с.н.с. Отдела теории литературы ИМЛИ РАН; e-mail: yogik84@mail.ru

В.Г. Андреева (ИМЛИ РАН)

 

«Круг чтения» Л.Н. Толстого как диалог cо всем миром литературы. И один из сюжетов в истории: Л.Н. Толстой – А.П. Чехов

                С. Ю. Николаева справедливо отметила, что «Круг чтения» создавался «в диалоге» (в широком смысле слова) со всем миром литературы [Николаева, 2019, с. 41]. Толстой смог объединить в «Круге чтения» воедино различные точки зрения писателей и мыслителей, но подчинить их при этом собственным целям, вписать в свою авторскую концепцию. Главная задача книги Толстого – преображение человека, иллюстрация ложности исключительно приземленного, утилитарного представления о жизни. 

                Можно сказать, что работа Толстого над «Кругом чтения» продолжалась с лета 1904 г. и велась фактически до 1908 г., когда все корректуры нового, уже доработанного издания, были подписаны к печати. Однако писатель так и не дождался его выхода в свет. Записи Толстого позволяют оценить не только огромный объем проделанной им работы, но и увлеченность писателя, скрупулезность при отборе материала. 

                 В записи «Недельное чтение» за период с 27 мая по 2 июня Толстым помещен рассказ А. П. Чехова «Душечка», который, по воспоминаниям современников, Толстой очень любил и прекрасно читал вслух. При определении рассказа в «Круг чтения» Толстой убрал из чеховского текста два фрагмента. Первое исключение касается упоминания о шее и полных плачах главной героини, которые видит Кукин после венчания. По всей видимости, эта несколько натуралистическая и интимная подробность показалась Толстому излишней –она могла нарушить пропорции между внешней стороной жизни героини и ее внутренним миром. По этим же соображениям, скорее всего, исключено было из рассказа описание сна Оленьки, которой виделись «целые горы досок и теса, длинные бесконечные вереницы подвод, везущих лес куда-то далеко за город…» [Чехов, 1986, т. 2, c. 297]. Для Толстого сны героев были слишком важны в духовном плане, а у Чехова описание сна героини связано с конкретным этапом жизни и внешними делами на лесном складе. 

                  Произведенные Толстым небольшие сокращения не умалили выразительной силы рассказа Чехова. Толстой воспринимал главную героиню рассказа исключительно как положительный образ. Для прояснения своей точки зрения он поместил в «Круге чтения» после рассказа послесловие, в котором отметил верность и художественную правду «Душечки». По словам Толстого, Чехов во время написания произведения мог находиться под удивительным недоразумением «женского вопроса», может быть, хотел посмеяться над жалким существом главной героини, однако во многом бессознательно вышел к прославлению женщины, силы ее жертвенной любви.

                 «Душечке» предшествуют рассуждения о женщине, объединенные в «Круге чтения» под датой 2 июля (большинство из них принадлежит самому писателю). Эти заметки перекликаются с рассказом Чехова, гармонично завершаются и иллюстрируются им. А тезисные выводы Толстого о женщине и ее роли в жизни позволяют и лучше понять рассказ Чехова. Толстой подчеркивает главную функцию женщины – рождение и первое воспитание детей, в которой она не должна изменять себе. 

                   В художественном мире рассказа Чехова, помещенном в «Круге чтения», актуализируется тема дома и связи с ним женщины – домоседки, хозяйки. По всей видимости, убирая из текста сон Оленьки о досках, Толстой стремился к устранению малейших намеков героини на рост благосостояния: заботы о доходах Душечка только повторяет за своими мужчинами, но в ее женские сны не должны были прокрадываться образы мужского дела, связанного исключительно с прибылью.

                    Е. В. Попова справедливо отметила, что «рассказ “Душечка” принадлежит к числу тех чеховских произведений, в которых отношение автора к герою глубоко скрыто»[Попова, 2011, c. 58]. Исследовательница отмечает, что многие упрекают героиню Чехова в том, что она становится копией того, кого любит, не имеет своего «я». Но при этом Е. В. Попова справедливо считает, что чеховский комизм касается не героини, а ситуации: «Вторя словам мужа, Оленька не изменяет самой себе в поступках…» [Попова, 2011, c. 59].Душечка у Чехова так же интуитивно и по-женски исполняет свою функцию помощницы мужа, верной и заботливой жены, как выполняет свою функцию в рассказе ее дом. 

                    Рассказ Чехова «Душечка», включенный Толстым в «Круг чтения», позволил писателю проиллюстрировать главное назначение женщины. К теме женской судьбы как особенно важной в «Круге чтения» Толстой вернулся еще раз – в декабре. Процитируем одну из записей от 1 декабря: «Ничто так не свойственно женщине, как самоотвержение. И ничто так не отталкивает от нее, как себялюбие» [Толстой 1928–1958, т. 42, с. 295]. По Толстому, женщина превосходит мужчину в самоотвержении в любви, в этом ее удивительная сила. Именно беззаветную и искреннюю женщину мастерски показывает читателям Чехов, используя для раскрытия характера и сущности героини в рассказе «Душечка» образ дома, который через представление о функциональных свойствах каждого объекта позволяет писателю вывести нас к глобальной мысли о предназначении женщины и – шире – предназначении человека. «Главный вопрос жизни нашей только в том, то ли мы делаем в этот короткий, данный нам срок жизни, чего хочет от нас тот, кто послал нас в жизнь. То ли мы делаем?» [Толстой 1928–1958, т. 41, с. 15].

                  В целом жизнь героини движется как бы по кругу: рассказ Чехова соответствует и идейно, и по форме всей книге «Круг чтения». Однако было бы ошибкой думать, что смена мужей Оленькой составляет циклический процесс: героиня, проживая каждый из отрезков жизни и отдавая всю себя очередному избраннику, поднимается над условностью быта, преображается, за счет искренней любви прикасается к вечности.Очень интересна в этом плане запись Толстого в дневнике от 26 августа 1904 г., содержащая два упоминания: о смерти С. Л. Толстого и о работе над «Кругом чтения»: «Сережа умер. Тихо, без сознания, выраженного сознания, что умирает. Это тайна.  <…> Открылось новое, лучшее. Также, как и мне. Дорога, важна степень просветления, а на какой она ступени в бесконечном кругу, безразлично. Два дня работал над календарем, уясняется. Но еще трудно» (курсив мой – В. А.) [Толстой 1928–1958, т. 55, с. 83]. Образ календаря, над которым работал писатель, сопрягается с бесконечным движением души. 

                   В «Круге чтения» (в записи от 21 января) приводится рассуждение о путях преодоления зла в человеке. В этой небольшой заметке Толстой (как и далее Чехов в «Душечке») проводит образную параллель между человеком и домом: Если бы мы увидали, что человек вместо того, чтобы покрыть крышу своего дома и вставить окна, всякий раз, когда заходит дождь и ветер, выходил бы наружу и, стоя на ветру и под дождем, сердился бы на тучи и кричал бы на них, … мы сказали бы, что он сумасшедший» [Толстой 1928–1958, т. 41, с. 48].Яркий и нестандартный прием сопоставления дома и человека призван показать силу, необходимую для исправления: для ремонта дома нужна физическая сила, сноровка, а для исправления человека – сила духовная. Толстой подчеркивает то, что человеку по силам, и этот объем действий метафорически изображается на примере работы по строительству дома: «избавиться от зла в себе – прикрыть свою крышу, вставить свои окна – в нашей власти», а утопические замыслы передаются писателем на примере непосильного для человека: «…А искоренить зло из мира так же мало в нашей власти, как распоряжаться тучами» [Толстой 1928–1958, т. 41, с. 48].

Литература

Николаева С. Ю. Ф. И. Тютчев и И. С. Тургенев в восприятии Л. Н. Толстого (книга «Круг чтения») // Вестник Тверского государственного университета. Серия: Филология. 2019. №1 (60). С. 41–50.

Попова Е. В. К вопросу об авторской позиции в рассказе А. П. Чехова «Душечка» // Вестник Таганрогского государственного педагогического института. 2011. Специальный выпуск № 1. С. 57–61.  

Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. в 90 т. М.: Худ. лит., 1928–1958.

Чехов А. П. Душечка // Чехов А. П. Собр. соч. в 2 т. Т. 2. М.: Худ. лит., 1986. С. 293–303. 

                   Сведения об авторе: Андреева Валерия Геннадьевна - д.ф.н., в.н.с. Отдела русской классической литературы ИМЛИ РАН; e-mail: lanfra87@mail.ru

Д.Л. Куликова (ИМЛИ РАН)

 

Суд над «Крейцеровой сонатой» как критическая интерпретация Л.Н. Толстого

              В Берлине 12 июля 1926 года Союз литераторов и журналистов организовал очередной суд над литературным персонажем, на этот раз на скамье подсудимых оказался главный герой нашумевшей повести Л.Н. Толстого “Крейцерова соната”, Позднышев. Может быть, это мероприятие в истории литературы осталось бы незамеченным, но одну из главных ролей в этом представлении сыграл В. Сирин, чей интерес к наследию Толстого может дать ключи к интерпретации его собственного творчества. К слову, среди защитников был Юлий Айхенвальд, чья рецепция Толстого в его “прокурорском” выступлении тоже выразилась. 

              Цитата из заметки в газете «Руль», посвященной этому мероприятию: «Большой и неожиданный интерес придало ему <вечеру> участие В. Сирина, мастерски составившего и прочитавшего «объяснения подсудимого» Позднышева. 

               Молодой писатель, правда, сильно отступил от образца, созданного Толстым. 

               В его творческой вдохновенной передаче толстовский убийца-резонер стал живым, страдающим человеком, сознавшим вину перед убитой женой, перед погубленной им возможностью настоящей подлинной любви. Сиринскому Позднышеву дано было после убийства понять, что ненависть его к жене была ничем иным, как истинной любовью, которую он убивал в себе из-за ложного отношения к женщине». 

                Такое прочтение Набоковым знаменитого ревнивца в целом укладывается в то будущее понимание им  Толстого, которое Набоков отразил в своих лекциях по русской литературе: 

                “Поначалу может показаться, что проза Толстого насквозь пронизана его учением. На самом же деле его проповедь, вялая и расплывчатая, не имела ничего общего с политикой, а творчество отличает такая могучая, хищная сила, оригинальность и общечеловеческий смысл, что оно попросту вытеснило его учение”.

                 Набоковская речь – один из немногих его текстов в жанре драматического монолога. Сам Набоков в письме к Вере отзывается о своем монологе как об “отсебятине”, но даже искажения характера Позднышева интересны как прецедент. Набоковский Позднышев осудил себя сам (это решение совпало в конечном итоге с решением судей), а еще исключил из “Крейцеровой сонаты”, собственно, Бетховена (подсудимый якобы забыл, что за музыкальная пьеса была сыграна) – Набокова нельзя упрекнуть в невнимательности к деталям, и такое упущение, очевидно, сделано намеренно. Бетховен вычеркнут, чтобы даже тень преступления не падала на музыку. Набоков прочитывает Позднышева как ненадежного повествователя, который ищет себе оправдание в “раздражающей” силе искусства.  

                 Есть точка зрения американской исследовательницы Татьяны Гершкович, которая комментирует прецедент “переодевания” толстовского Позднышева Набоковым так: 

-                единство Набокова и Толстого как художников при всех их различиях — в стремлении утвердить сам способ прочтения их произведений; 

-                другим родственным элементом поэтики двух авторов является проблема зрения, ослепления морального и физического, помещающая сознание человека буквально в тюрьму; 

-                и Толстого, и Набокова фигура Позднышева волнует в первую очередь как фигура человека, ставящего законы реальности под сомнение, и в результате попадающего в ловушку безумия. 

                 Можно рискнуть и предположить, что ненадежные повествователи, которым Набоков дает право голоса в своих будущих романах (и черты которых находим уже в рассказе “Сказка”, написанном незадолго до суда), генетически и типологически связаны с толстовским Позднышевым. 

                 Насколько мне известно, полный текст речи обвинителей и защитников не сохранился, чтобы узнать, о чем говорил прокурор-Айхенвальд, мы снова обратимся к заметке Раисы Татариновой в “Руле”: “Вдохновенная, прекрасная по форме и значительная по содержанию речь второго защитника Ю.А. Айхенвальда была, в сущности, направлена не против обоих Позднышевых. Это был обвинительный приговор самому Толстому, «совершившему грех против божества любви, против божества музы и против женщины-матери»”. Примечательно, что Набоков вспоминает о речи Айхенвальда, несколько иначе расставляя акценты: “Позднышев совершил преступленье против любви и против музыки”. 

                 Суд над “Крейцеровой сонатой” был, конечно же, событием не столько собственно литературным, сколько симптоматическим в плане социологическом и экономическом (и досуг, и привлечение средств, и тп факторов). Однако нас в этом событии привлекает тот факт, что набоковская речь сместила акценты таким образом, что и обвинители, и защитники уже отчасти начали заниматься критикой критики, а именно комментированием набоковской интерпретации произведения Толстого. Мы упомянули те коррективы, которые были внесены, и они демонстрируют, что в каком-то смысле преклонение перед талантом Толстого вызывало у Набокова соревновательный импульс, сохранившийся в его творчестве от раннего к позднему периоду. Эта соревновательность выражается и в вещах, прямо диалогических толстовскому наследию (таких как рассказы “Ужас” (1926) и “Музыка” (1932), например), и в произведениях, косвенно касающихся мотивно-содержательного пласта творчества Толстого. 

                  

                 Сведения об авторе: Куликова Дарья Леонидовна - к.ф.н., с.н.с. Научно-исследовательского центра (лаборатории) «Наследие Л.Н. Толстого в мировом культурном контексте» ИМЛИ РАН; e-mail: dasha0kulikova@yandex.ru

                  В заключительной дискуссии приняли участие: В.Г. Андреева, А.Н. Беларев, С.С. Воронцова, Н.И. Городилова, Е.Е. Дмитриева, Д.Л. Куликова, И.А. Мощенко, Д.М. Никитина, В.С. Сергеева, модератор Н.Н. Смирнова.