Ю.А. Скальная

 

Образ Б. Шоу в белоэмигрантской прессе

 

Исследование выполнено в Институте мировой литературы им. А.М. Горького РАН за счет гранта Российского научного фонда № 23-18-00393, «Россия / СССР и Запад: встречный взгляд. Литература в кон-тексте культуры и политики в ХХ веке», https://rscf.ru/project/23-18-00393/

 

Аннотация: Присутствие имени Бернарда Шоу в советской прессе служит предметом частых упоминаний в научной и публицистической литературе, однако посвященные ему статьи в белоэмигрантской периодике до сих пор не были предметом отдельного исследования и сегодня мало известны. Благосклонная позиция драматурга в отношении Советского Союза нажила ему много врагов в среде белой интеллигенции и привела к созданию крайне негативного образа Шоу на страницах эмигрантской прессы. Изучению черт, условий и способов создания этого образа и посвящена данная работа.

 

Ключевые слова: Бернард Шоу, белая эмиграция, имагология, «Иллюстрированная Россия», «Борьба за Россию», Петр Бернгардович Струве.

 

Yulia A. Skalnaya

The Image of B. Shaw in the Russian White Émigré Press

The research was carried out at A.M. Gorky Institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences and was financially supported by the Russian Science Foundation, grant no 23-18-00393, “Russia and the West viewing each other: Literature at the intersection of culture and politics, XX century”, https://rscf.ru/en/project/23-18-00393/.
 

Abstract: While the presence of Bernard Shaw's name in the Soviet press is often mentioned in scholarly literature and journalism, the articles on Shaw published in the white émigré press have not yet been the subject of any special research, and are not widely known these days. The dramatist’s favourable position on the USSR made him numerous enemies in among the white intelligentsia and lead to the creation of a strikingly negative image of Shaw on the pages of the émigré press. This article focuses on the features of that image as well as the conditions and means of its creation. 

 

Keywords: Bernard Shaw, white émigré, imagology, La Russie IllustréeLa Lutte pour la Russie.

 

Ирландский драматург Бернард Шоу пристально следил за революционными событиями в России в 1917 г. и после прихода к власти большевиков не скрывал своего интереса, а в дальнейшем и поддержки в отношении коммунистического строя. То, что для писателя представлялось началом великого социального эксперимента, сулящего надежду на светлое будущее всего человечества, для представителей белой эмиграции было равнозначно если не гибели страны, то по крайней мере несмываемому пятну позора на ее славной истории. 

Враждебность к большевистскому правительству, разумеется, распространялась и на иностранных деятелей культуры и политики, которые так или иначе выказывали благосклонность Советскому Союзу. Поэтому неудивительно, что в 1931 г., когда Шоу совершил своей единственный и широко разрекламированный как им самим, так и советской печатью, визит в СССР, от которого он остался в восторге, — белоэмигрантская пресса откликнулась на это событие рядом статей, пестревших заголовками вроде «Бернард Шоу, раскланивающийся с палачами, улыбающийся советской мишуре и не видящий советской нищеты». 

Данная публикация принадлежала одной из виднейших и авторитетнейших фигур русской эмиграции — П.Б. Струве. Будучи не только политиком (собственно, указанная выше статья была опубликована в серии, носившей название «Дневник политика»), но и ученым, философом, Струве, несмотря на броское название, демонстрировал некоторую сдержанность в оценке личности Шоу. Отмечая, что его собственное отношение к драматургу изменилось не в лучшую сторону, Струве, тем не менее, не стремился придать Шоу карикатурные черты и в большей степени ставил себе целью раскрыть читателю истинное положение вещей в России  — и уже здесь не скупился на самые отталкивающие образы.

Однако далеко не все авторы, публиковавшиеся на страницах белоэмигрантской периодики, были столь же щепетильны в выборе средств характеристики своего политического оппонента. Так, на страницах журналов «Борьба за Россию» (La Lutte pour la Russie) или «Иллюстрированная Россия» (La Russie Illustrée) появлялись статьи, изображавшие Шоу не просто шутом и паяцем (следуя образцам британской критики того же периода), не просто карикатурной фигурой (карикатуры на Шоу также публиковались в парижских еженедельниках и принадлежали известному художнику-графику М.А. Дризо, творившему под псевдонимом MAD), но совершенно гротескным персонажем – «культурным выродком» с седой головой, трясущимися ногами и слюной, стекающей по отвислой губе. 

Поток брани и личных оскорблений, направленных в сторону Шоу, сочетался с заочной констатацией деградации его таланта как писателя, а также голословными заявлениями о непопулярности его драм среди образованных кругов Великобритании. При этом следует заметить, что каждая статья — будь она подписана настоящим именем автора или псевдонимом — несла в себе определенные лингвистические и художественные черты, индивидуальные стиль и образность, свидетельствовавшие не только о политических взглядах и образовании, но и других факторах частной жизни авторов публикаций, дискредитировавших Шоу. 

В результате формировался собирательный — и, разумеется, весьма неприятный — образ Б. Шоу как слабоумного кривляющегося на потеху мало заинтересованной публике старика, прославляющего тиранов и кровопийц, истязающих некогда прекрасную, а ныне влачащую жалкое существование деву и мать Россию. Анализ указанной периодики свидетельствует о двойственности положения авторов публикаций, с одной стороны, настойчиво заявлявших о полном пренебрежении широкой общественности частным мнением шута Шоу, а с другой стороны, прикладывавших столько усилий и не гнушавшихся никакими средствами в стремлении подорвать доверие своих читателей  к заявлениям драматурга. Разумеется, авторам и издателям русской эмигрантской прессы удалось добиться определенных успехов в повышении градуса ненависти к Шоу среди других представителей белой интеллигенции (о чем свидетельствуют, в частности, дневники И.И. Серебренникова). Однако в целом как раз мнения, высказывавшиеся на страницах белоэмигрантской прессы в отношении Бернарда Шоу, и остались по большей части незамеченными широкой мировой общественностью и не оказали существенного влияния на репутацию драматурга.

 

 

Скальная Юлия Андреевна, кандидат филологических наук, старший преподаватель МГУ имени М.В. Ломоносова; доцент ВУ имени князя Александра Невского МО РФ; старший научный сотрудник, ИМЛИ им. А.М. Горького РАН. E-mail: julycat@mail.ru

 

Yulia A. Skalnaya, PhD in Philology, Senior Lecturer, Lomonosov Moscow State University; Associate Professor, Military University of the Ministry of Defense of the Russian Federation; Leading Research Fellow, А.M. Gorky Institute of World Literature of Russian Academy of Sciences, Moscow, Russia. E-mail: julycat@mail.ru

 

 

Фредерик Уайт

 

Третья вербовка: Эрнест Хемингуэй и советские спецслужбы

 

Аннотация:  Органы госбезопасности СССР предприняли три вероятных попытки завербовать Эрнеста Хемингуэя и склонить его к поддержке идеологических позиций Советов в своем творчестве, публичных высказываниях или поступках. В данной статье раскрываются обстоятельства третьей попытки, сделанной во время визита на Кубу Анастаса Микояна при посредничестве журналиста-международника Генриха Боровика. В отличие от первых попыток, преследовавших культурные или политические цели, третья была сосредоточена на организации визита американского писателя в Союз, что способствовало бы созданию образа «Хемингуэя – друга СССР» в мировой прессе.

 

Ключевые слова: Эрнест Хемингуэй, Мэри Хемингуэй, Советский Союз, КГБ, Генрих Боровик, Юлиан Семенов.

 

Frederick H. White

 

The Third Approach: Ernest Hemingway and the Soviet secret services

 

Abstract: The state security agencies of the USSR made three probable approaches in an attempt to persuade Ernest Hemingway to support the Soviet ideological positions in his literary works, public statements, and/or actions. This article explores the third approach, made during Anastas Mikoyan’s visit to Cuba (1960) with the participation of foreign correspondent GenrikhBorovik. Unlike the first approaches, which pursued cultural or political goals, the third was focused on organizing a visit by the American writer to the Soviet Union, which would contribute to the creation of the image of “Hemingway - a friend of the USSR” in the world press.

 

Keywords: Ernest Hemingway, Mary Hemingway, Soviet Union, KGB, Genrikh Borovik, Iulian Semenov.

 

 

К концу 1930-х годов усилиями Ивана Кашкина и его переводческой школы произведения Эрнеста Хемингуэя официально вошли в советский литературный обиход. Однако доступ Хемингуэя к советскому литературному рынку был существенно ограничен после выхода в свет романа «По ком звонит колокол» (1940), где прозвучала критика в адрес известных коммунистических деятелей. Следующие пятнадцать лет, вплоть до публикации в СССР повести «Старик и море» (1955) произведения Хемингуэя в СССР не только не печатали, но даже не обсуждали. При этом, негласно признавая американского писателя персоной нон грата, советское правительство продолжало попытки привлечь его на свою сторону. Спецслужбы СССР трижды делали Хемингуэю предложение о сотрудничестве. Первая вербовка состоялась во время Гражданской войны в Испании (1936-1939); вторая – в 1940-х, когда Хемингуэю был присвоен оперативный псевдоним «Арго». Третья вербовка была организована в 1960 г. во время официального визита на Кубу А. Микояна при посредничестве журналиста Г. Боровика. 

Почему в СССР предприняли эту третью вербовку? В обстановке хрущевской оттепели советское правительство было заинтересовано в формировании положительного образа советского человека и образа жизни в мировой прессе. Выступление политически нейтральной культурной фигуры масштаба Хемингуэя в поддержку советского политического курса и мирового коммунистического движения укрепило бы идеологические позиции советского руководства как внутри страны, так и за ее пределами. Хемингуэя надеялись убедить приехать в Советский Союз под предлогом получения гонораров за русские издания его книг, встреч со старыми друзьями, охоты и рыбалки. Если бы в начале 1960-х гг. Хемингуэя удалось убедить приехать половить атлантического лосося на Кольском полуострове или поохотиться на медведя на Байкале, американского писателя можно было бы объявить другом Советского Союза, а фотоотчеты о его путешествии использовать в качестве орудия культурной пропаганды в мировой прессе. Получить одобрение коммунистического строя от иконы современной американской культуры стало бы серьезной идеологической победой Советов в холодной Войне. 

Г. Боровику удалось установить контакт с Хемингуэем, но планы были разрушены самоубийством американского классика. Приглашение в СССР его вдовы в 1968 г. под теми же предлогами (на этом этапе в качестве второго посредника к Г. Боровику подключился Ю. Семенов) имело существенно меньший общественный резонанс и по большей части принесло культурные дивиденды лично Семенову. 

В конечном счете, три попытки служб госбезопасности завербовать Хемингуэя на сторону Советов не принесли ожидаемых идеологических и политических дивидендов. Парадоксальным образом все вложения в Хемингуэя (высококачественные переводы и многомиллионные тиражи его книг в СССР, контекстуализация его в советском дискурсе о гражданской войне в Испании, окружение его популярными в СССР общественными фигурами и т.д., обсуждение в прессе его потенциального визита в СССР, состоявшаяся поездка в Советский Союз его вдовы и т.д.) достигли по сути противоположной цели: в СССР в 1960-е гг. сложился «культ Хемингуэя», но американский писатель, однако, воспринимался вовсе не как апологет социалистического строя, а стал символом западного индивидуализма, либерализма и свободы для нескольких поколений советских читателей.

 

 

Фредерик Х. Уайт, PhD., профессор, Университет Юта Вэлли, г. Орем, шт. Юта, США. E-mail: Frederick.White@uvu.edu

 

Frederick H. White, PhD, Professor of Russian and Integrated Studies, Utah Valley University, Orem, UT, USA. E-mail: Frederick.White@uvu.edu

 

А.В. Шаравин, И.Л. Старцева, Я.О. Резаков

 

Традиции европейской литературы как приговор: 

речь А. Н. Толстого о Л. Добычине

 

Аннотация: В статье рассматривается речь А. Н. Толстого на собрании ленинградских писателей в ходе дискуссии о Л. Добычине. Отмечаются явные и скрытые цели выступления: подвести формализм «уездного сочинителя» под идею о следовании традиции Пруста, Джойса, Франса. Речь Толстого анализируется как реакция писателя на приезд в 1934 году в СССР Г.Уэллса, встречавшегося со Сталиным, Горьким, московскими и ленинградскими писателями. Делается вывод, что историко-литературный контекст речи мэтра советской литературы определен идеей английского писателя о привлечении деятелей искусства и культуры страны в ПЕН-клуб.

Ключевые слова: дискуссия о формализме, традиции европейской литературы, ПЕН-клуб, Л. Добычин, А. Н. Толстой, Г. Уэллс, И. Сталин, М. Горький.

 

Andrey V. Sharavin, Irina L. Startseva, Yaroslav O. Rezakov

 

Traditions of European literature as a verdict: 

A.N. Tolstoy’s speech about L. Dobychin

 

Abstract:  This article focuses on A. N. Tolstoy’s speech at the meeting of Leningrad writers during the discussion about L. Dobychin. Authors describe explicit and hidden goals of the speech like as generalization of “county writer’s” formalism under the idea about following Proust’s, Joyce’s, France’s traditions. Researchers consider A. N. Tolstoy’s speech as the reaction on the arrival of G. Wells in the USSR in 1934, who met with Stalin, Gorky, Moscow and Leningrad writers. This point concludes that the historical and literary context of the master’s Soviet literature speech is determined by the English writer’s idea of attracting artists and cultural figures of the country to the PEN International.

Keywords: discussion about formalism, traditions of European literature, PEN International, A.N. Tolstoy, L. Dobychin, G. Wells, I. Stalin, M. Gorky.

 

25 марта 1936 года прошло первое из собраний в Ленинградском Союзе писателей, на котором в ходе дискуссии «О борьбе с формализмом и натурализмом», обсуждалось творчество Л. Добычина. 5 апреля 1936 года с речью о писателе выступил А. Н. Толстой. Однако начавший с 26 марта, распространяться среди писателей слух о самоубийстве Л. Добычина после проработки, заставил мэтра советской литературы расставить новые акценты в выступлении (этот слух приписывают О. Форш, также существует версия, что слух распространял Вольф Эрлих, ссылавшийся, что услышал его от О. Форш). В. Каверин считал, что А. Н. Толстой получил задание из Москвы успокоить литераторов, взволнованных слухами о самоубийстве Л. Добычина¹.

Возможная смерть «уездного сочинителя» создала особый фон вокруг выступлений о нем.  А. Н. Толстой тщательно готовился к дискуссии: он не только анализировал роман «Город Эн», но и собирал сведения о том, как относился Л. Добычин к написанному. Возможно, свою речь советский граф редактировал, производил доработку, убирал слишком одиозные выпады против «уездного сочинителя». Два раза в тексте упоминается «шатающийся» Добычин («И несчастный Добычин, шатаясь, пошел из зала»; «Вот почему Добычин произнес рыдающим голосом несколько невнятных слов и пошел, шатаясь, из зала»)². По построению фраз можно допустить, что вторая – это развернутая и распространенная редакция написанной раньше. Два раза упомянут в речи мэтра и роковой палец критика, указывающий на Добычина-формалиста («И вот уже наметилась жертва. Критик Берковский, как Вий, указал на нее пальцем: “Вот он!”»; «И вот, когда роковой палец критика указал на него: “Формалист! В ... его!”»)³. 

Речь А. Н. Толстого выстроена не только мастерски, но и очень изящно с художественными и драматическими эффектами. В ней нет прямого обозначения Л. Добычина как формалиста. А. Н. Толстой пытается создать себе в речи имидж защитника «уездного сочинителя». Он делает оговорки, задает риторические вопросы, не позволяющие инкриминировать ему лобовое обвинение Л. Добычина в отступлении от принципов советской литературы. Переакцентовка, сделанная А. Н. Толстым, сводится к следующим тезисам-аксиомам, проводимым в речи: есть молодые писатели, которые склонны сидеть  «у себя под зеленым абажуром лампы, как в пробковой комнате Пруста, изолированной от жизни, и делать изысканное искусство для немногих» ( в том числе и Л. Добычин); роман «Город Эн» – это творческая неудача писателя, упрощенная схема под Пруста и Франса; виноваты в этом прежде всего его литературные учителя, убеждавшие его следовать европейской традиции. 

Современные исследователи по-разному оценивают выступление мэтра. Одни говорят, что его речь написана для спасения Л. Добычина (В. Бахтин), другие, наоборот, считают, что речь обвинительна (В. Мешков). Такая противоречивая оценка выступления А. Н. Толстого свидетельствует о подводных течениях и различных подтекстах, в нем скрытых. Учитывая отвергнутое мэтром серьезность обвинение Л. Добычина в формализме и очевидность равнодушия автора романа «Город Эн» к советской действительности, которое и не надо было дополнительно педалировать, остается предположить, что дело в сравнении «уездного сочинителя» с западными писателями.

В 1934 году в Россию приехал Г. Уэллс, и 23 июля произошла его встреча с И. В. Сталиным. В 1934 в журнале «Большевик» была опубликована стенограмма их беседы, а позже, 1935, вышла отдельной брошюрой. Безусловно, А. Н. Толстой был знаком с публикациями. Во-первых, писатель тоже встречался с Г. Уэллсом, и ему было необходимо выверить свое впечатление по Сталину, а, во-вторых, некоторые аспекты встречи оказали воздействие на подготовку его речи о Л. Добычине. В конце беседы Г. Уэллс затронул еще один важный для него вопрос о возможности для советских писателей стать членами Пен-клуба. Ответ Сталина в стенограмме звучит нейтрально, вождь не высказывается ни за, ни против. Стенограмма, безусловно, была переработана, слова Сталина поправлены и уточнены. В мемуарах «Опыт автобиографии» Г. Уэллса соответствующее место описано по-другому. Писатель выводит идею участия советских писателей в Пен-клубе из концепции единого социалистического Мирового государства. Английский писатель почувствовал отрицательное отношение И. Сталина как к идее единого Мирового государства, так и участию советских писателей в работе Пен-клуба, однако он продолжил зондировать поднятую проблему и на встрече с М. Горьким 25 июля 1934 года и ленинградскими деятелями искусства и культуры. 

22 октября 2015 года в 21.00 на телеканале «Культура» вышла передача «Исторические путешествия Ивана Толстого. Книги с ключом. Герберт Уэллс в гостях у бабушки», в которой филолог Иван Толстой, внук писателя А. Н. Толстого по отцу, рассказал о встрече мэтра советской литературы с английским писателем⁴. На торжественном, по высшему разряду, приеме, кроме А. Н. Толстого, присутствовали К. Федин, секретарь и поверенный М. Горького П. Крючков. Ведущий передачи касается вопроса о ПЕН-клубе. Иван Толстой сообщает, что участники приема поддержали идею английского прозаика по поручению органов. По мнению внука писателя-классика, Уэллс понял обман и розыгрыш, осуществленный советскими художниками слова. Однако в своей автобиографии английский писатель совершенно по-другому трактует данный эпизод: он пишет об интересе со стороны ленинградских писателей к вопросу вхождения советских деятелей культуры и искусства в ПЕН-клуб.  Созданный А. Н. Толстым миф о встрече с Уэллсом нуждается в пояснении. Очевидно, мэтр советской литературы, действительно, давал обещание Г. Уэллсу приложить усилия к пропаганде среди писателей идей ПЕН-клуба, сделав ошибочный вывод на основании завершающих интервью слов Сталина о том, что свобода слова называется у большевиков самокритикой. Как отмечают научные редакторы издания, «Двухтомный «Опыт автобиографии» Герберта Уэллса впервые увидел свет в 1934 году, а 1937-м на прилавках книжных магазинов появился его более скромный в полиграфическом отношении и потому более дешевый вариант», так что у А.Н. Толстого были вполне обоснованные опасения, что его благожелательное отношение к идее ПЕН-клуба могло вызвать негативную реакцию Сталина⁵.

В 1936 году во время дискуссии о формализме А. Н. Толстой косвенно переакцентировал предложение Уэллса на Л. Добычина и его литературных учителей (прежде всего К. Федина, бывшего на встрече с Г. Уэллсом в Детском селе), симпатией автора «Города Эн» к западным литераторам аллюзивно намекнув, что среди советских писателей есть те, кому идея вступления в ПЕН-клуб пришлась по душе. Этим посылом мэтр снимал подозрения с себя. Завуалированное обвинение осознали большинство принимающих участие в общем собрании, о чем свидетельствовали их негативные отклики на выступление А. Н. Толстого. Да и фигуры западных писателей, в следовании традициям которых обвинялся Л. Добычин, были одиозными для советской критики (Джойс, Пруст). 

 

Примечания

¹  Каверин В.А. Эпилог. М.: Вагриус, 2006. с. 206

² Добычин Л. Воспоминания, статьи, письма. Сборник – СПб.: «Журнал “Звезда”». 1995. С. 22,23

³ Добычин Л. Воспоминания, статьи, письма. Сборник – СПб.: «Журнал “Звезда”». 1995. С. 22,23

⁴ Исторические путешествия Ивана Толстого. Книги с ключом. Герберт Уэллс в гостях у бабушки [Электронный ресурс]. URL: https://www.rxtv.ru/tv-istoricheskie-puteshestviya-ivana-tolstogo-knigi-s-klyuchom-gerbert-uells-v-g... (дата обращения: 14.10.2024)

⁵ Уэллс Герберт Джордж. Опыт автобиографии: Открытия и заключения одного вполне заурядного ума (начиная с 1866 года). М.: Ладомир: Наука, 2007. С. 655

 

Андрей Владимирович Шаравин, доктор филологических наук, профессор кафедры русской, зарубежной литературы и массовых коммуникаций БГУ им. ак. Петровского. Брянск, Россия. E-mail: ekl1ier@mail.ru

Ирина Леонидовна Старцева, кандидат педагогических наук, доцент кафедры русской, зарубежной литературы и массовых коммуникаций БГУ им. ак. Петровского. Брянск, Россия. E-mail: kafedra338@mail.ru

Ярослав Олегович Резаков, кандидат филологических наук, независимый исследователь. Москва, Россия. E-mail: ric.darko@mail.ru

 

 

 

 

 

А.В. Голубцова

 

Доклад Г. Брейтбурда об итальянском неоавангарде на заседании иностранной комиссии ССП: информация vs пропаганда

Исследование выполнено в ИМЛИ РАН за счет гранта Российского научного фонда № 23-28-00764 «Западный неоавангард 1950-1970-х гг. в советской науке и критике», https://rscf.ru/project/23-28-00764/

 

Аннотация: Публикация посвящена выступлению Г.С. Брейтбурда, консультанта по итальянской литературе Иностранной комиссии Союза писателей СССР, на заседании Иностранной комиссии 30 сентября 1965 года с информационным сообщением о современном состоянии итальянского литературного процесса и, в частности, об итальянском неоавангарде — экспериментальном художественном течении, сложившемся во второй половине 1950-х гг.  Стенограмма выступления, сохранившаяся в фондах РГАЛИ, анализируется в сравнении с резонансной статьей Брейтбурда в журнале «Новый мир» (1967, №3), посвященной аналогичной теме. На примере двух текстов, затрагивающих одну и ту же тему, но создававшихся с разными целями и для разной аудитории, показывается различие между информационным и пропагандистским дискурсом в советской критике.

Ключевые слова: итальянский неоавангард, Группа 63, Георгий Брейтбурд, Иностранная комиссия Союза писателей, «Новый мир», рецепция.

 

Anastasia V. Golubtsova

 

Georgy Breitburd’s Report on Italian Neo-Avant-Garde at the Foreign Commission of the Soviet Writers' Union: Information vs Propaganda

 

The research was carried out at the Institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences with the financial support of the Russian Science Foundation grant № 23-28-00764 “Western Neo-Avant-Garde of the 1950s-1970s in Soviet Literary Studies and Criticism”, https://rscf.ru/project/23-28-00764/

 

Abstract: The study deals with the report on Italian Neo-Avant-Garde at the Foreign Commission of the Soviet Writers' Union, made on September 30th, 1965, by Georgy Breitburd, translator, consultant on Italian literature at the Foreign Commission. A stenographic copy of the report from RGALI is analyzed in comparison to a a much discussed article on Italian Neo-Avant-Garde published by Breitburd in “Novy Mir” magazine (March 1967). A comparative analysis of the two texts on the same subject written for different audiences and with different goals in mind shows the difference between propagandistic and informational discourse in Soviet literary criticism. 

Кeywords: Italian Neo-Avant-Garde, Group 63, Georgy Breitburd, Foreign Commission of the Soviet Writers' Union, “Novy Mir”, reception.

 

            В 1950-е годы в мировой литературе возник целый ряд экспериментальных направлений и групп, которые сегодня принято относить к неоавангарду. Итальянский неоавангард как литературный феномен также возник в середине 1950-х гг., но только в 1963 г. неоавангардные авторы объединились в так называемую «Группу 63», названную по году основания. Советская официальная культура долгое время оставалась открыто враждебной к неоавангарду, как советскому, так и зарубежному. Журналы «Новый мир» и «Иностранная литература» впервые обратились к неоавангардным явлениям только в конце 1950-х годов, при этом в первую очередь их внимание привлекал французский «новый роман». Итальянский же неоавангард начал упоминаться в советской печати только после его оформления в виде «Группы 63».

            В 1960-е гг. в «Иностранной литературе» и «Новом мире» вышло несколько статей (по большей части резко критического характера), полностью или частично посвященных итальянскому неоавангарду¹. Самой значимой из них стала статья переводчика, консультанта Иностранной комиссии Союза писателей Георгия Брейтбурда «Итальянский “новый авангард”» («Новый мир», 1967)². Публикация получила известность на Западе и спровоцировала широкую дискуссию в итальянской прессе.

            Появлению статьи предшествовала серьезная подготовительная работа, о чем свидетельствует сохранившаяся в РГАЛИ стенограмма доклада Брейтбурда об итальянском неоавангарде³, прочитанного 30 сентября 1965 г., которая уже содержит основные тезисы, впоследствии изложенные в статье, и представляет собой своеобразный черновик журнальной публикации.

            Журнальная статья Брейтбурда — это не только информационный, но и, в первую очередь, пропагандистский материал, что отражается в ее содержании и стиле: текст написан в саркастическом тоне и изобилует неточностями и сознательными искажениями. Выступление в Иностранной комиссии, напротив, представляет собой внутренний документ, не предназначенный для публикации, рассчитанный на узкую профессиональную аудиторию, и потому, несмотря на четко выраженную авторскую позицию, носит скорее информационный характер. Задачей Брейтбурда было кратко описать остальным участникам заседания культурную атмосферу современной Италии в преддверии поездки советской делегации в Рим, на конгресс Европейского сообщества писателей (КОМЕС), посвященный теме «Европейский литературный авангард вчера и сегодня».

            В докладе Брейтбурд перечисляет основные течения современной итальянской литературы, при этом особое внимание уделяется истории, теории и художественной практике итальянского неоавангарда, отличительной чертой которого объявляется «коренной, радикальный разрыв с традицией» (л. 22). В этой части выступления прослеживаются очевидные параллели со статьей в «Новом мире». Так, в обоих текстах отсчет истории итальянского неоавангарда начинается с момента основания «Группы 63», которая возникает словно бы «ниоткуда», в то время как неоавангардные тенденции 1950-х годов остаются незамеченными. Если в докладе процесс возникновения группы, основанной в 1963 г. на съезде в Палермо, изложен в достаточно сдержанном тоне, то в статье он описывается в нарочито саркастическом ключе («Собравшись 8 октября 1963 года в одном из приморских отелей в пригороде Палермо, среди финиковых пальм и лимонных рощ, тридцать четыре писателя и девять критиков, доселе не слишком известных, образовали эту группу <…> С первых же дней своего возникновения «Группа 63» привлекла к себе самое широкое внимание печати; при этом, казалось, не щадили ни средств, ни усилий для создания вокруг ее деятельности атмосферы шумного успеха»⁴). Подчеркивается, что неоавангард — явление внутренне пустое и сугубо медийное, которое рождается в нарочито роскошной обстановке и обязано своей славой исключительно усилиям прессы. Эта характеристика сразу же задает модус восприятия группы и поддерживает главный вывод статьи: неоавангард, по видимости призванный бороться с обществом потребления, в сущности, сам представляет собой порождение и инструмент капиталистической системы. 

            И в докладе, и в статье ключевую роль играет анализ теоретических разработок «Группы 63» — в частности, изложение содержания работы У. Эко «Открытое произведение» («Opera aperta», 1962). В статье увлечение неоавангардистов структурной лингвистикой, теорией информации, антропологией и т. п. парадоксальным образом трактуется как признак отсталости и провинциальности: «В этом мелькании самых последних теорий и самых модных имен обнаруживаешь черты некой провинциальной экстравагантности, которая сама по себе есть свидетельство неблагополучия в итальянской культуре последних лет»⁵. В докладе же Брейтбурд признает, что сами по себе эти теоретические выкладки заслуживают внимания: «Эти люди серьезно занимались проблемами современной кибернетики, физики и математики», «соображения, изложенные здесь мною, заслуживают, при всем моем, и не только моем, критическом отношении к ним, серьезного рассмотрения» (л. 20).

            Одним из главных поводов для критики «Группы 63» становится отношение неоавангарда к идеологии. В статье Брейтбурд утверждает, что «для большинства представителей неоавангарда характерно вообще отрицание какой-либо роли идеологии в искусстве и литературе»⁶.  Радикально упрощая картину теоретических дискуссий внутри группы, Брейтбурд намеренно создавал у читателя «Нового мира» ложное впечатление о неоавангарде как о «литературе, замкнутой в пределах лингвистического эксперимента, в пределах опытов над языком, литературе, лежащей вне мировоззрения»⁷. Между тем, в рамках группы сосуществовали разные, в том числе диаметрально противоположные взгляды на проблему идеологии и ангажированности искусства. Более того, базовая установка неоавангарда вовсе не предполагала чистого экспериментаторства ради экспериментаторства. «Группа 63» ставила перед собой практическую задачу: радикальная трансформация языка должна была воздействовать на сознание и подсознание читателя, вести к подрыву привычных моделей мышления, а значит и господствующей идеологии. О том, что подход Брейтбурда — не ошибка, а сознательная мистификация, свидетельствует доклад на заседании Иностранной комиссии, где идеология «Группы 63» описана более взвешенно и менее тенденциозно. В докладе, в отличие от статьи, Брейтбурд не только не затушевывает, но даже подчеркивает существование разных позиций внутри группы: «Некоторые из ведущих итальянских неоавангардистов продолжают отстаивать необходимость самой прямой и непосредственной связи между идеологическими структурами и формальными структурами <...> В то же время внутри неоавангардистской группы есть люди, которые открыто утверждают, что идеология в ее связи с искусством себя скомпрометировала, как в Италии, так и в других странах, и что художник должен отбросить соображения идеологического порядка и замкнуться целиком внутри той лингвистической структуры, в которой он работает. Таковы сегодня две крайние позиции внутри авангарда — позиция Сангвинетти и Гульельми» (л. 30).

            Особую проблему в интерпретации деятельности «Группы 63» составляет ее близость к левым идеологиям. Многие члены группы придерживались марксистских взглядов, некоторые были членами Компартии. Однако в статье Брейтбурд настойчиво подчеркивает чуждость неоавангардных идей «подлинному» марксизму. В докладе же он расставляет акценты по-иному, отмечая, что в кругах ИКП по отношению к группе «проявляется политический такт и очень большая осторожность», «страницы партийной печати часто предоставляются для изложения теоретических взглядов группы», а сами неоавангардисты внимательно следят за последними явлениями в советской литературе и в поисках своих «корней» обращаются к опыту русского исторического авангарда, желая «подчеркнуть свою как бы революционную преемственность по отношению к нашим 20-м годам» (л. 32-33).

            Итак, если журнальная статья, адресованная широкой публике, носит очевидно пропагандистский характер, что проявляется и в стилистике, и в отборе материала, то предшествовавшее ее написанию выступление, ориентированное на узкий круг профессионалов, выполняет не столько полемическую, сколько информационную функцию и, как следствие, отличается более спокойной и сдержанной интонацией. Сравнительный анализ двух текстов не только дает представление о внутренней жизни Иностранной комиссии Союза писателей, о ходе разворачивавшихся в ней дискуссий и круге обсуждаемых вопросов, но и содержит ценные сведения, касающиеся советской рецепции итальянского неоавангарда, а также позволяет выявить важные различия между материалами, предназначенными для внутренней и внешней аудитории.

Примечания

¹ Подробнее об этом см.: Голубцова А.В. Георгий Брейтбурд и советская рецепция итальянского неоавангарда // Studia Litterarum. 2024. Т. 9, № 1. С. 96–119. https://doi.org/10.22455/2500-4247-2024-9-1-96-119.

² Брейтбурд Г.С. Итальянский «новый авангард» // Новый мир. №3. 1967. С. 220-236

³ РГАЛИ, ф. 631, оп. 26, ед. хр. 6312, л. 7-62. Далее цит. с указанием номера листа в скобках.

4 Брейтбурд Г.С. Итальянский «новый авангард». С. 220.

5 Там же. С. 225.

6 Там же. С. 221.

7 Там же. С. 222.

 

Анастасия Викторовна Голубцова, кандидат филологических наук, старший научный сотрудник, ИМЛИ им.А.М. Горького РАН, Москва, Россия. E-mail: ana1294@yandex.ru

Anastasia V. Golubtsova, PhD in Philology, Senior Researcher, A.M. Gorky Institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences, Moscow, Russia. E-mail: ana1294@yandex.ru

 

 

`И.В. Кабанова

 

Советский Союз в документальной прозе Мартина Эмиса

 

Аннотация: Доклад посвящен историко-автобиографической книге Мартина Эмиса (1949-2923) «Коба Грозный» (2002). Через анализ композиции и жанрово-стилевых особенностей, а также существенных для автора прецедентных текстов, делается вывод о специфике образов Сталина и Советского Союза в книге.

 

Ключевые слова: Мартин Эмис, Кингсли Эмис, Сталин, британские интеллектуалы и СССР, судьба коммунистической идеи.

 

 

Irina V. Kabanova

 

The USSR in Martin Amis’s Non-fiction

 

Abstract: «Koba the Dread: Laughter and Twenty Millions» (2002) by Martin Amis (1949-2023) is analyzed on the levels of its narrative organization, genre synthesis between historiography and autobiography, in its intertextual aspect. Amis’s emotional approach to Stalin and the USSR is compared to that of other British intellectuals.

 

Keywords: Martin Amis, Kingsley Amis, Stalin, British intellectuals on the USSR, assessment of Communist theory and practice.

 

«Коба Ужасный: смех и двадцать миллионов» (2002) М. Эмиса (1949-2023) - первое обращение выдающегося английского сатирика-постмодерниста к русской теме. Биографию Сталина рецензенты обвиняли во вторичности, несоответствии авторской концепции личности Сталина историческим данным, в неуместном элементе самолюбования, в преувеличенных обвинениях, которые автор выдвигает западным интеллектуалам за их симпатии к Сталину.

Тщательное прочтение текста позволяет полемизировать с этими упреками. Трехчастная композиционная структура книги ставит в центр психобиографию Сталина, какой она видится писателю, и обрамляет ее повествованием о жертвах сталинщины (часть 1) и ее последствиях (часть 3). Эссеистический характер изложения позволяет автору свободно оперировать обширным материалом, позаимствованным из трудов классиков советологии и из свидетельской литературы о ГУЛАГе, то есть историческое ядро книги по природе своей носит интертекстуальный характер. 

«Коба Ужасный» вписывается в творческую биографию Эмиса как продолжение автобиографии «Опыт» (2000), вскрываются внутренние связи между ними и фундаментальная, спасительная роль автобиографического элемента в авторских размышлениях над самыми темными сторонами катастрофического ХХ в.

Получают оценку оригинальные идеи Эмиса как начинающего кремлинолога: эффектная, но маловразумительная «политизация сна» как выражение власти тоталитарного государства над гражданами, и значительно более обоснованная идея о смехе, пронизывающем черный фарс советской истории. Структурообразующей в книге становится идея «негативного совершенства», совершенства зла, к которому, по мысли автора, был устремлен Сталин. 

Эмис, на момент написания «Кобы» не бывавший в России, показывает страну в основном через линзы «Архипелага ГУЛАга», «Колымских рассказов», «Крутого маршрута» и прочих мемуаров. Советский Союз для него – отражение больного сознания Сталина, жуткая фантасмагория, вызванная к жизни беспрецедентным насилием. Сталин до конца 1920-х годов еще сохраняет в книге какую-то человечность; «культ личности» превращает его в чисто политического монстра. Параллели с шекспировским Лиром и Макбетом, с карьерой Гитлера помогают понять отдельные черты его характера, но в целом масштаб его преступлений умонепостигаем, так же, как сама его личность, как прижизненный успех его войны с реальностью, с истиной. Эмис заново открывает в книге самые горькие истины о человеческой природе, и сила его негодования доходит почти до свифтовских высот. Книга создает убедительный портрет человека, чьи преступления были самыми тяжкими в истории. 

В отличие от многих других работ, где портрет Сталина может быть более документированным и нюансированным, а то, как он вздыбил Россию, оценивается как неизбежный и необходимый исторический эксперимент, эта книга написана с либерально-гуманистических позиций, с позиций двадцати миллионов жертв, и представляет собой акт памяти, первую часть эмисовского мемориала русской истории ХХ в. 

 

 

Ирина Валерьевна Кабанова, доктор филологических наук, проф. кафедры русской и зарубежной литературы и романских языков Саратовского университета, профессор. Саратов, Россия. E-mail: ivk77@hotmail.com.com

 

Irina V. Kabanova, Ph.D. in Philology, Prof., Department of Russian and World Literature, Saratov University, Professor. Saratov, Russia. E-mail: ivk77@hotmail.com